Литературный агент Наталья Смирнова о махровом жанре и нарождающейся беллетристике

— Мы с вами разговаривали три года назад, когда агентство только создавалось. И как успехи? Что-нибудь изменилось за отчетный период?

— Я думаю, что изменилось, потому что тогда мы только начинали. Мы думали, что в первую очередь будем заниматься продажей прав на перевод русских авторов иностранным издателям. Потому что именно этим мы занимались до того, как создали агентство, пока работали в издательстве. Но потом нам показалось гораздо интереснее попробовать представлять наших авторов и внутри страны: весь спектр прав. Ну, кого было можно, потому что, естественно, есть авторы, которые и так успешно сотрудничают с издательствами, всем известны и считают, что им не нужен агент, разве что по иностранным правам. Мы начали представлять российских авторов уже начиная с рукописи: сначала молодых, начинающих и даже дебютантов, потом к нам пришли известные авторы, и неожиданно для нас деятельность внутри России стала основной — и по количеству работы, и по обороту: за два года мы заключили более 120 соглашений, из них 70% — на издание произведений русскоязычных авторов в России. Именно эта деятельность приносит нам сейчас основной доход. Видимо, мы оказались в том месте и в то время, когда это было нужно: похоже, рынок уже был к этому готов.

Хотя продажи прав на перевод тоже приносят маленькие радости: в прошлом году, например, успешно вышли французское и голландское издание Алексея Иванова, на днях выйдет американское издание «Чужака» Макса Фрая, весной — американское издание мистических рассказов Людмилы Петрушевской в ведущем мировом издательстве Penguin… И экземпляры итальянского издания Сергея Самсонова только на днях пришли.

— И сколько у вас сейчас авторов в работе?

— Трудно сказать, мы же заключаем с автором договор на каждое произведение, а не становимся его агентами навеки. Но примерно около тридцати в каждый момент времени.

— А конкуренты у вас есть?

— Этот вопрос мы все время задаем себе сами. При продаже прав на перевод — да: есть еще три или четыре агента, продающие русскую литературу за рубеж. А внутри страны… не могу сказать, потому что я никогда не видела ни одного живого агента. Я слышала от издателей: «агент такого-то автора». Значит, люди, которые представляются как агенты, существуют. Но по запросу в поисковике ты их не найдешь. Известно, что с незапамятных времен существует агентство «ФТМ», которое представляет в основном наследников классиков. Есть агентство «Синопсис» и агентство Эндрю Нюрнберга, но их основная деятельность — импорт прав на зарубежную литературу в Россию. Есть Эльвира Барякина, которая, на мой взгляд, занимается не столько агентской, сколько просветительской деятельностью. Есть какие-то мутные конторы, которые чуть ли не берут деньги за рассмотрение рукописи. Есть еще Саша Гаврилов, который работал как агент с некоторыми авторами, думаю, он и теперь продолжает этим заниматься; он даже создал свое агентство, но еще до нового года вроде как его закрыл. И больше я никого не знаю, хотя не могу поручиться, что конкурентов у нас нет.

— Жизнь ваших клиентов как-то существенно отличается от жизни других авторов, не имеющих агентова? Гонорары повышаются?

— Да, безусловно! В этом один из смыслов работы агента. Потому что гонорар, как ни странно, повышается, даже если мы ничего для этого не делаем: просто автоматически, за счет наличия у автора агента. Видимо, считается, что ты уже перекопал тонны говна, прежде чем найти эту конфетку, и если ты предлагаешь рукопись издателю, значит, она действительно имеет ценность. Это важно для дебютантов или малоизвестных авторов. Потому что если они напрямую, самотеком попадут в издательство, вероятность, что их там прочитают, не так велика. Это долгая, муторная деятельность с очень низким КПД. Поэтому дебютантов читают мало, а уж если прочли и взяли, так автор должен считать, что ему оказана великая честь, и печататься хоть и не бесплатно (я надеюсь, что бесплатно сейчас уже никого не издают!), но, там, за тысячу долларов. С нашими авторами такого произойти не может, потому что издатель понимает, что он не единственный, кому я предлагаю рукопись: если я занимаюсь автором, то этот автор — мой хлеб, а значит, я добьюсь, чтобы он был продан, и продан за хорошие деньги.

— Ты существуешь на процент от гонорара?

— Это мой единственный доход.

— То есть каждый раз велик есть определенный риск, что ваши усилия пропадут зря?

— Мы берем книгу, когда мы видим, что она хорошая, — я сейчас говорю о начинающих авторах, про которых это не очевидно. Мы не берем того, что нам не нравится, или того, что мы не знаем, как продать. В тот момент, когда мы берем рукопись, мы уже представляем себе, в какое издательство и под каким соусом мы будем ее предлагать. Бывает, что читаешь и думаешь: хорошая книжка, но за нее вообще никто не возьмется!

У меня нет списка критериев, в котором я ставлю галочки, только чувство, что книга удовлетворяет определенным условиям. У нее есть герой, история, она хорошо написана, она передает некий заряд. Я удваиваю или утраиваю этот заряд, пропуская его через себя, и исполняю на эту тему танец перед издателем. Моя задача — зажечь человека, который влияет на принятие решения. Хотя, к сожалению, большие издательства уже давно ничего не решают, исходя из собственных представлений: у них есть фокус-группы и статистика. В конечном итоге решение, брать или не брать рукопись в работу, принимают маркетологи, которые занимаются продвижением и продажами. Но на самом деле это все равно очень человеческая работа! Ты должен передать им заряд — энергетический, что ли.

— Говоря «хорошая книжка», ты имеешь в виду только коммерческие критерии, или ваши личные пристрастия тоже?

— Ну, наши личные пристрастия — это ведь тоже не просто вкус. Область наших с Юлей интересов гораздо шире, чем область интересов обычного читателя. Но есть вещи, которыми мы однозначно не занимаемся в силу разных причин — например, фэнтези, фантастикой. Потому что мы просто никогда этого не читали и не разбираемся, что там хорошо, а что плохо. И мы не занимаемся совсем уж махровым жанром — вот тем, что в мягких обложках.

— Детективами и женскими романами?

— Нет, мы можем, безусловно, взять и детектив, и женский роман, если их можно, условно говоря, выделить из общего ряда. Но обычно мы этим не занимаемся. За все это платят очень небольшие авансы, поскольку жанр берется пачками по пять рублей килограмм: так что я лучше продам один хороший роман, чем пять таких. Мне ведь надо их прочитать и описать, почему их надо купить! Просто неинтересно. Конечно, я немного лукавлю: если ко мне придет, я не знаю, Оксана Робски и попросит быть ее агентом (хотя это не чистый жанр, но допустим), я, наверно, не откажусь, и Юля тоже. Но подбирать — нет. В основном мы работаем с качественной современной прозой.

— А ты могла бы сформулировать тренд? Прогноз, что сейчас будут читать?

— Нет, я не могу отвечать за весь свой народ и за то, что он захочет читать, причем не сегодня, а примерно через полгода, когда рукопись, которую я беру в работу сегодня, будет издана. Но я смотрю на Запад. Наш литературный процесс проходит примерно такую же эволюцию, как западный, только они здесь, как и во многих других областях культуры, ушли далеко вперед, уже слив воедино массовую культуру и искусство. Понятно, что и «высокое искусство», и совсем масскульт по-прежнему существуют и по отдельности, но при этом есть большая область пересечения, мейнстрим. У нас, к сожалению, это еще очень тонкая прослойка, но если по такому пути пойдет дальше (на что я лично, как и любой разумный человек, очень надеюсь), то будут востребованы романы западного образца. Не в смысле имитации, а в смысле тематики: о семье, о человеке. Вместо фантазмов, шока, всего маргинального будут востребованы истории про меня, про моего соседа и про то, что у него случилось с женой.

— Коротко говоря, беллетристика появится?

— Хотелось бы! У нас случаются какие-то проблески, но это же системная проблема. Нет каких-то обучающих и поддерживающих писателей структур, писатель не может сделать писание своей профессией и этим зарабатывать на жизнь. Поэтому зачастую мы имеем то, что имеем: неудовольствие от жизни в печатной форме.

— У меня сложилось впечатление, что собирательный образ западного беллетриста — это, условно говоря, университетский профессор. А русский писатель откуда берется?

— Если мы говорим о молодом писателе, то он журналист. Наверно, 50 процентов наших авторов работают журналистами. Ну и есть отдельные случаи вроде нашего Рубанова: он коммерсант, у него какая-то своя контора.

— То есть история грузчика, который проснулся знаменитым, — это исключение?

— Если честно, в грузчиков я не верю. Когда тебе говорят, что писатель — грузчик, это просто маркетинговый ход. То есть он мог и поработать грузчиком, но не от безысходности, а так, идеологически. Но вот университетского профессора среди наших авторов и правда нет.

— Ну, и традиционный вопрос: как вам живется на фоне кризиса?

— Нас он, естественно, коснулся, как и всех. Одни издательства так сильно урезают авансы, что это уже не похоже на авансы, другие вообще перестают принимать новых авторов. Я думаю, сейчас очень плохое время для дебютантов и для авторов средней руки, среднетиражных. Сейчас издатели скорее всего будут брать только то, что они смогут продавать с минимальным риском: новые романы уже известных авторов и переиздания. Но это временно.

Текст: Варвара Бабицкая, фото: Александр Стрелец
Источник: OpenSpace.ru [1]

Интересные ссылки:

• Книжный блог "Пять страниц о...": все самое интересное из мира книг [2]