На волне экономического кризиса растет спрос на книги литературных радикалов

Большая часть этой радикальной литературной молодежи - провинциалы. Скажем, Захар Прилепин (в миру Евгений Лавлинский) - бывший омоновец из Нижнего Новгорода. Герой его повести "Санькя" - молодой человек из простой семьи, однако пытливый и с революционными наклонностями. Сама книга - рассказ о буднях некой запрещенной партии. Родившегося в Чечено-Ингушетии Германа Садулаева с романом "Таблетка" можно назвать открытием минувшего года. Его персонаж - из другой социальной страты. Он - разочарованный менеджер, мучающийся "несвоевременными" вопросами. Например, отчего это китайский картофель приходится заказывать в Голландии, платя посредникам накрутку? Герой Садулаева уверен: если миллионы забитых менеджеров среднего звена одновременно нажмут ­клавиши Delete, то "мир паразитов" моментально рухнет... А вот Сергей Шаргунов в своей книге "Птичий грипп" нарисовал одинаково саркастические портреты представителей разных политических партий и групп влияния - от силовика-ястреба до либерала-"грантоглотателя". Наконец, Михаил Елизаров. В центре сюжета его "Библиотекаря" "совпис" - советский писатель Громов, облеченный мистической властью над читателями. Ходячая, разумеется, аллегория... Читатель устал от пресного благоразумия. Читатель хочет чего-нибудь погорячее. И вот Михаил Елизаров эпатирует публику: "Я вам не господин! Господа все в Париже". И жюри "Русского Букера" отдает лауреатство Елизарову с его советской ностальгией.

Лет десять назад подобная ситуация была немыслима. Такого массового спроса и такого же массового предложения литературных радикалов не могло привидеться книгопродавцам даже в дурном сне. Между тем наступил суровый 1998-й, эпоха либерального пуританства заканчивалась. Читатель, порыдав над трупиком среднего класса, застыл в недоумении. Куда податься, кому теперь верить? Политический радикализм должен был выйти из гетто. Вначале на сцену потянулись те, кто испытывал тоску по советскому прошлому. По праву памяти. Главный редактор издательства "Ad Marginem" Александр Иванов уловил новый тренд и сыграл на ностальгии, выпустив роман Александра Проханова, коммунопатриота, шоумена и редактора газеты "Завтра". "Господин Гексоген" поражал читателя причудливой смесью сюрреализма и русского лубка. Хотя речь шла, если помните, о событиях вполне трагических - взрывах домов на юге России. Главный герой, офицер ФСБ Белосельцев, лелеет мечту о державном реванше, но запутывается в сетях антирусского заговора. Критика окрестила Проханова "соловьем Генштаба". В книжных лавках очереди субтильных молодых людей мрачно и решительно требовали: "Дайте мне "Гексогена". Проханов не стал зевать и издавал книгу за книгой. Однако до подлинного радикализма было далеко.

Настоящий радикализм учится у прошлого, но не живет им. Скорее, к подлинным бунтарям можно отнести Эдуарда Лимонова, отнюдь не увлекавшегося сувенирными репринтами сгинувшей эпохи. Эдуард Вениаминович, типичный "радикал со справкой" (выданной прокуратурой вкупе с Минюстом), занимал иную нишу. Ничего похожего на прохановский готический сюрреализм. Лимонов исповедует жесткий реализм, суровую поэзию каторги и мемуары о боевых буднях. В пьесе "Бутырская-сортировочная, или Смерть в автозэке" бывший подросток Савенко пишет чеканным слогом: "Лучшая часть молодежи нашей страны гниет в тюрьмах!" Тут не только Чернышевский с Рылеевым. Похожие сочинения выпускались когда-то "Летучей типографией "Народной воли", а после 1917?го были переизданы журналом "Каторга и ссылка".

И все-таки молодежь удачнее, нежели мэтры, схватывает атмосферу настоящего политического момента. Она не упаковывает ее в многослойные метафоры, но ставит читателя перед фактом. Не потому ли оппоненты писателей-леваков предпочитают вести диалог отнюдь не с патриархами жанра. Ведь не очередной прохановский опус, а зажигательная прилепинская повесть о буднях молодежной радикальной группировки получила неожиданно горячий отклик из враждебной автору среды.

Так, один уважаемый банкир даже разместил в прессе открытое письмо писателю. Оказывается, прочитав прилепинского "Санькя", начальник банка сильно огорчился. Причина огорчения в том, что молодежь заражена вредными идеями. Ей бы трудиться на благо Отечества, а она завидует хозяевам жизни и играет с огнем. Современная "эффективная" личность, по мысли банкира, если уж честолюбие заело, должна побеждать в конкурентной борьбе, принимая суровые, но справедливые законы рынка. Если же ты бегаешь с красным флагом и захватываешь приемные, ты просто лузер, разъедаемый комплексами и мечтающий о социалистической халяве. Взамен всего такого финансист предложил Прилепину воспитать ребенка, посадить дерево и "постирать носки". Прилепин ответил, но на удивление мягко. Куда более однозначный ответ дала реальность. Когда кризис разразился, финансовая элита презрела кодекс капитализма. Ее представители не объявили себя банкротами и не ушли с рынка, подчиняясь его "суровым, но справедливым законам". Они пошли к государству с протянутой рукой за той самой "социалистической халявой". Неудивительно, что при таких раскладах радикалы в литературе все больше обживаются.

Окинув взглядом эту часть литературного поля, стоит задуматься: что это - прямое политическое высказывание или успешный издательский проект? Александр Проханов считает, что одно порождает другое: "Политика ушла из партий, из эфира. Вокруг нас огромный блеф. А в книгах политических радикалов содержится бесценный анализ политической реальности. Есть общественный запрос - есть движение на рынке. Кто хочет реализовать свое бешенство, свое негодование - найдет литературу по себе". "Каторжный" Лимонов менее оптимистичен: "Мне все равно, что с тиражами у Проханова, я говорю за себя. Во Франции вышла моя книга "По тюрьмам", западная критика назвала ее литературным событием. А в России я не могу найти издателя. Книгу "Лимонов против Путина" пришлось выпускать за свой счет. В стране добровольная цензура. Магазины не берут новые тиражи, хотя интерес к книгам огромен". И наконец, отдувающийся за "новую поросль" Захар Прилепин: "Радикальная литература стала брендом постфактум. А ее появление вызвано тем, что ресурс постмодернистского глумления над миром давно израсходован. Никто не был в состоянии сформулировать вещи, вокруг которых способна сплотиться читающая публика и нация в целом. Литературе не хватало брутальности и решимости переделать мир. Мы будем свидетелями того, как все начнет рассыпаться, и радикальная литература по крайней мере должна это фиксировать".

Итак, страсть политическая, как и любовная, рождается не в цифрах бизнес-плана, а в тайниках души? Возможно. Иные скажут: окститесь, господа. И порядка-то в России мало, и голодных никак не накормят, а молодежь, поди ж ты, бунтует против буржуазного уклада и комфорта. Которых нет как нет. Из подросткового, стало быть, максимализма да эстетского куража. Сплошная несознательность, чтобы не сказать политическая незрелость. Как сказать. По-видимому, молодежь не считает, что капитализма в России мало или он неправильный. Ведь оставаясь окраиной и донором глобального рынка, наш собственный, посконный и сермяжный, "правильным" быть просто не может. По закону системы. Если так, резоны бунтовать у юношей бледных имеются...

Ну и кроме того. Какой, скажите, литератор не помышлял в России о бунте либо, напротив, о том, чтобы не сделать попа урядником? Радищевым Екатерина возмущалась: "Надежду полагает на бунт от мужиков!" Патриархальный Достоевский - и тот по молодости лет с петрашевцами якшался. Разве что Чехов с Набоковым и Тургеневым гнушались политических потрясений. Так у Набокова ведь было "международное детство", могло ли ему быть доступно "наслажденье битвой жизни"? А Ивана Сергеевича, певца дворянских гнезд, охотника и баден-баденского отшельника, еще Лев Николаевич заклеймил за "либеральные ляжки". Нет, что ни говорите, а без политики литератору в России никак нельзя. Засмеют.

Евгений Белжеларский
Источник: Итоги [1]