Андрей Аствацатуров: «Молодые писатели не ищут себя, а обслуживают рынок»

Я тут подумал, действительно ли у людей сейчас такая ностальгия по Советскому Союзу? Или это все надуманно. И пришел к выводу, что да, ностальгия есть. По крайней мере, у тех интеллектуалов, с которыми я так или иначе общаюсь. Но далеко не у всех. Либералы, например, не ностальгируют.

Ностальгия от неудовлетворения

Думаю, что все, что мы имеем в плане ностальгии по великой империи, которой был Советский Союз или которой он казался, проистекает, скорее, от неудовольствия по отношению к настоящему, потому что настоящее мало кого может устраивать, за исключением, скажем, бизнесменов, которые хорошо зарабатывают, или каких-нибудь профессоров-грантодобытчиков, которых, правда, становится все меньше.
Но это – некая поза, это не настоящая ностальгия, так же как во время Советского Союза у интеллигентов была ностальгия по дореволюционной России, которой они никогда не видели. Скажем, мы начинаем говорить, что в СССР пища была более натуральная, хотя тогда нам тоже предлагали некачественную еду.

Вообще, ситуация ностальгии или, наоборот, попытки выстроить свою жизнь относительно какого-то миража будущего возникает в нашей культуре постоянно. В 60 - 70-е советский народ учили, что настанет коммунизм, еще только несколько шагов, и мы окажемся в светлом будущем. В 90-е нам тоже говорили, что придет либерализм и будет здорово. Т.е. мы живем либо прошлым, либо будущим.

Участь страны, которая закрывается от настоящего и не в состоянии жить настоящим, а это происходит с Россией постоянно, весьма печальна. Такая модель самосознания не открывает никаких перспектив. Сегодняшняя ностальгия это разворот в искусственное прошлое. То, что говорит Михаил Елизаров в «Библиотекаре», это своего рода ирония в адрес такой ностальгии. Он рассуждает о Небесном Советском Союзе как о граде Китеже, т.е. подчеркивает, что мы любим Советский Союз не таким, каким он был, а каким он должен был быть. Это ситуация еще не и уже не. Это невозможность жить настоящим, которое безобразно. Нет будущего и нет как будто бы настоящего прошлого.

Растворились на мировом книжном рынке

Хотел бы еще поднять тему известности современных русских писателей за границей. Скажу так - у нас большая часть наших авторов переводится на европейские языки. Налажена связь с западными литературными агентами. Но говорить, что отечественная литература как-то особенно интересна на Западе, я бы не рискнул. Более-менее ею интересуются в Германии. Там читают Владимира Сорокина, Людмилу Улицкую, но там - большая русская диаспора. Со всеми остальными странами достаточно сложно. Того же Сорокина очень активно продают в США. Он, если и не стал конкурентоспособен на этом рынке, то, по крайней мере, смог там появиться. Но важно понимать, что там свои авторы и своя рыночная конъюнктура. Естественно, западным авторам и западным издателям не очень выгодно пускать русских литераторов, даже если они переведены и напечатаны, на свой рынок.

Герман Садулаев, например, переведен на испанский, на немецкий, на финский, но это не значит, что Германа читают хорошо в Германии. Это значит, что теоретически они могут его прочесть. Захар Прилепин переведен на французский и, говорят, неплохо, и кто-то тоже сможет прочитать его во Франции и т.д., но это не значит, что он там присутствует как автор, который активно продается и которого все знают.

А новых имен практически нет. Сумасшедших пятизначных тиражей теперь тоже нет. 250 тысяч экземпляров, проданные Сорокиным за 2 года, – теперь такая ситуация невозможна. Сейчас отличный тираж книги - 4 тысячи. Издатели стали очень осторожны. Моей знакомой, очень неплохому писателю, отказали во многих издательствах, потому что она не продастся окупаемым тиражом в 3 тысячи экземпляров. Раньше издателям важно было именно охватить всех авторов и везде попробовать. Я имею в виду книжные империи «АСТ», «Эксмо». Сейчас эти эксперименты будут более осторожными. Соответственно, новые имена – это страшный риск для издательских империй. Благодаря тому, что издательства стали осторожнее, будет меньше литературного мусора, но меньше и экспериментальной литературы.

Александр Иванов – главный издатель «Ad Marginem’а» – рассказывал мне, что если раньше к нему просто приходили и приносили графоманскую рукопись, то сейчас приходит человек и четко говорит с пониманием сегмент-группы или рынка, что например, вот этот роман рассчитан на молодых людей от 18 до 25 лет с техническим образованием или на барменов в ночных клубах.

Т.е. молодежь сейчас занята не поиском себя посредством литературы, а попыткой обслужить какую-то группу. Она мыслит себя с позиции рынка. Вот этим сейчас отчасти занята литературная молодежь. И это, на мой взгляд, совершенно неправильно. Нужно пытаться отражать время или пытаться говорить от имени какого-то своего внутреннего, глубинного «я», но не идти от рынка. Но молодежь, поскольку ей внушили идею сиюминутного успеха, начинает и литературу использовать как средство к достижению этих целей. Поэтому кризис уменьшит количество людей, случайно пришедших в литературу.

А вдруг пропустим гения, - скажете вы. Но по мне первый признак гения – это расточительность, а не профессионализм. Есть хорошие писатели, но они не гении. Есть писатели более слабые, но они гениальны. В них есть эта расточительность, импульс жертвенности и взаимопомощи.

Источник: Город 812 [2]