Б. Куприянов, М. Котомин, А. Фефелов — о будущем книжного дела

В Центральном Доме художника завершился Открытый книжный фестиваль, в этом году уже пятый. Открытый фестиваль — это марафон встреч, соцветие "круглых столов", каскад обсуждений, концертов и открытых лекций.

Литература, футбол, философия, политика, книготорговля – таков обширный круг обсуждаемых здесь тем. Гостями фестиваля стали писатели Юрий Мамлеев, Эдуард Лимонов, Захар Прилепин; критики Виктор Топоров и Лев Пирогов; художники Африка-Бугаев, Дмитрий Шагин и Максим Кантор… Были здесь Сева Емелин и неутомимый Шнур, и персонаж по прозвищу "Витя Матрас". Все крутилось, пело, скандалило, а кое-где высокоумно молчало.

Среди важных, актуальных тем, поднятых на этом книжном форуме, мы выделили одну – связанную с будущем книжного дела. Предлагаем читателю выступления, прозвучавшие в рамках 5-го Открытого книжного фестиваля.

Андрей Фефелов, редактор отдела культуры газаты «Завтра»

Писатель. Читатель. Критик. Цензор. Эти слова, написанные с большой буквы, обозначают мощные фигуры канувшего в небытие общества. Сейчас таковые сочетания звуков постепенно забываются, устаревают, уходят из нашей жизни, как ушло, например, понятие "камергер". Сейчас в Москве, я уверен, живет парочка камергеров Императорского двора. Речь идет не о психах, которых, увы, гораздо больше, но о самых настоящих камергерах… Они есть. Однако общественный вес их ничтожен. Вот и над человеком, назвавшим себя громким именем "писатель", скоро будут подтрунивать: "Дядя, ау!.."

Потому как некому подтвердить, что сей дядя — писатель. Свидетели все умерли и бумаг не оставили. Кто такой есть писатель? Это тот, кто пишет? Но в ЖЖ пишут все. Неужели все эти фред-юзеры — все писатели? Или, может, писатель тот, кто не пишет, но кого издают? Но издают в основном всякую дрянь — детективы, требуху, дурь. Ладно: писатель, кого не всегда издают, но всегда читают. Но кто читает?

Один мой приятель на этот вопрос остроумно ответил: "Писатель — тот, у кого есть дача…" Ввиду сложившейся ситуации — это хоть какой-то критерий.

Писатель — атавизм советского, сиречь имперского прошлого. Сейчас актуален не "писатель", а "автор текстов". А это, согласитесь, совсем-совсем другое…

Есть общества интегральные, а есть общества, с позволения сказать, дифференциальные.

Писатель совершенно не нужен в обществе, расколотом на сотни крошечных ячеек. Потому как в таком обществе нет и с большой буквы Читателя. Есть какие-то там, во множественном числе, читатели. По сути, это группы, тусовки, клубы, никак между собой не связанные. Наша любимая литературная среда мыслит себя через призму советского времени. Пишущие молодые литераторы воображают, что они под прицелом внимания огромного культурного слоя. Что они настоящие писатели и имеют приоритетное право на высказывание. Но никто им особого голоса не давал. Даже регулярные встречи с Путиным дела не решат. Это всего лишь имитация со стороны власти. Игра в Сталина и Горького.

Кстати, на всех многочисленных инаугурациях последнего десятилетия что-то я не видел ни одного писателя. Актеры, телеведущие, журналисты, кумиры эстрады — но не писатели, не литературные критики. Демиурги сегодняшней культуры — это создатели массовых шоу, телевизионные гуру, актеры, актеры, актеры. Если ты в телевизоре, значит — ты существуешь. А уж как ты себя назвал в телевизоре — писателем, приведением, пролетарием — совершенно не важно. Это всего лишь набор масок для очередного шоу.

Любое ЖЖ сообщество с десятком "френдов" - маленький культурный пласт. Поди достучись до них! У каждого сообщества своя микроскопическая жизнь, своя специфическая доктрина.

Дифференциальное общество — это ковчег куда набилось каждой твари по паре. Кровы, зайцы, свиньи, слоны и попугаи, даже если плотно ими забить трюм, не составят единую читательскую аудиторию, как не смогут они усладить нас хоровым исполнительством.

Наша Москва — это не город, а зоопарк. И дело не только в разных нациях, которыми набит мегаполис. Русские люди, которые сидят на разных социальных ступеньках, плохо уже понимают друг друга. У них порой мало чего есть общего. У них разные представления о будущем, они живут в различных вселенных.

Социальные, национальные, религиозные различия раньше нивелировались общим полем, дланью державной, великой удерживающей силой. Теперь одеяло расползлось по швам. Было одеяло, стало — куча пестрого тряпья.

Пиши себе в ЖЖ, или пиши на заборе слово из трех букв, или издавайся в ЭКСМО — писателем ты не станешь.

Писатель — это империя плюс всеобщая грамотность. Насколько я знаю, у нас в стране и с таковой сейчас проблемы.

У Критика в интегральном обществе была особая роль. Это был своего рода крупье, который раздавал карты, тасовал колоду. Этот человек в белых перчатках определял правила между основными игроками большой литературной игры. Он был координатором, диспетчером имперского культурного дискурса.

Сейчас нам построили в большом количестве игровые автоматы. Крупье нам стал не нужен. В таких заведениях нужен швейцар-вышибала, но не крупье.

Сегодня литературный критик — это странный человек, еще более потерянный, чем писатель. Если писатель пытается быть тем, чего не бывает, то критик всерьез вынужден заниматься тем, чего нет. Такое положение дел делает критика потерянным существом, склонным к мизантропии.

Литературная политика — не дрязги по дележу Литфонда и не обзор новых книг. Это расстановка приоритетов — то, что абсолютно невозможно сегодня в условиях сбитых показаний приборов, в ситуации разбитых ценностей.

Существуют пиарщики крупных издательств. Эти пиарщики тянут свои щупальца в масс-медиа и вылезают на поверхность социума уже как критики. Но тогда критики и книготорговцы — одно и то же. То есть критик, получается, — книжный зазывала, ярмарочный крикун…

Рука рынка все перевернула вверх дном. Без Цензора — кто ответит за базар?

Мы живем на куче обломков, среди иллюзорного мимолетного благополучия города Москвы. Города, перегруженного тяжелым денежным счастьем. Движение, которое нас окружает, становится совсем механическим, неживым, нечеловеческим. На Руси время монополий и больших корпораций.

При этом творческий процесс, конечно, не утихает. Продолжают сочиняться рассказы и повести, ум ищет выхода из создавшейся тупиковой ситуации.

Думаю, писателем сегодня должен называться тот, кто сам пишет, издает, а затем сам продает свои книги. Благо принтеры у нас есть. Обложку мы нарисуем. Что касается продажи — тут пока загвоздка. Увы, нельзя просто сесть на лавочку и торговать своим самиздатом — законодательство не позволяет. Рука рынка дает подзатыльник!

Но как хотелось бы… Нет ни цензоров, ни критиков, ни коммерсантов-издателей. А только писатель и читатель — глаза в глаза. И еще текст, отданный за деньги, но без посредников.

Может быть, сие и есть начатки новой культуры.

Это сладкое слово — культура…

Борис Куприянов, директор проекта «Фаланстер», и Михаил Котомин, редактор издательства «Ad Marginem»

Борис КУПРИЯНОВ. Последнее время мы часто думаем, что происходит с книжной отраслью, какая ситуация с рынком в целом, с чтением, с книгоизданием. И приходим к очень печальным выводам. Можно сказать, что рынок практически умирает. Но он же не может умереть просто так — люди не перестанут в одночасье читать.

Я, как директор книжного магазина, уже несколько лет безнадёжно пытаюсь донести информацию о состоянии книжного рынка до каких-то абстрактных властных структур, до абстрактных сильных мира сего. Проблема не в том, что не слушают — информация известна — проблема в том, что она абсолютно никому не интересна. У нас считается, что мы находимся в рыночной ситуации, и ничего не нужно контролировать. Такая типическая либеральная идея — рынок всё поставит на свои места. Де-факто получается совсем другая картина. Книжный рынок отдан на откуп некоторым издательствам, которые фактически его монополизировали. Маленькие издательства погибают и будут погибать, независимой книжной торговли практически нет.

Что такое независимая книжная торговля? Это маленький магазин, который не объединён ни в какую книжную сеть и выбирает книги по своему формату и желанию. Что такое крупная сеть — это отсутствие своего лица, она универсальна в Костроме, Владивостоке и Москве. Естественно, сетевые магазины нужны. Но когда мы пытаемся вести диалог, то получаем откровенно невменяемые ответы

Михаил КОТОМИН. Один разговор напомнил знаменитую историю с высказыванием видного бизнесмена: "У кого нет миллиарда, может идти в ж… ".

Примерно сформулировано было так: если издатель не может позаботиться о себе, то это не издательство, а хобби. То есть не успешный и не состоятельный — это не издатель.

Хотя во всех литературных премиях сегодня издательство "Ad Marginem" получает какие-то невероятные квоты: в шорт-листе премии "Национальный бестселлер" два наших автора, два — в "Большой книге"; на этом фестивале представлено — двенадцать авторов. По идее этому можно только радоваться. С другой стороны, очевидно, что никаких других имён просто нет. То есть наши лауреаты — это не оценка деятельности издательства, а констатация скудости издательского мира.

Борис КУПРИЯНОВ. В принципе ясно, что мы сейчас жалуемся. Этим мы занимаемся последние три года. Хотя лично мне как участнику "Фаланстера" жаловаться не стоит. "Фаланстер" прекрасно себя чувствует, и мы останемся в любом состоянии, в крайнем случае, как гетто.

Мы хотим поговорить о том, возможно ли вообще какое-то сообщество издателей, писателей, критиков, продавцов. Возможна ли социальная деятельность, возможна ли, грубо говоря, книжная забастовка. Появилась такая идея: "Фаланстер" в течение месяца не будет брать вообще новых книг, а издательства, например, два месяца не будут издавать ничего. И мы посмотрим — как отреагируют публика и другие участники книжного рынка. Конечно, мы настолько маленькие и неинтересные для сетевых концернов, что они этого не заметят. Но мы не собираемся апеллировать ни к власти, ни к ним, но к сообществу и к простым читателям. Нам нужно вырабатывать какие-то формы социального протеста, формы объединения. По крайней мере, все близкие нам писатели, критики, небольшие издательства прекрасно понимают, о чём мы говорим. Вопрос в том, как всё это будет прочитано аудиторией.

Ещё три года назад некоторые издательства не общались друг с другом, шла странная вражда. Теперь практически все личные споры прекращены: маленькие и средние книжные издательства, независимые книготорговцы стоят перед чудовищным вызовом. Но мы не хотим апеллировать к сильным мира сего — мол, дайте нам денег на существование. Мы сможем справиться своими силами, просто нужно чётко понимать, каковы наши цели и идти на какие-то компромиссы, внутренние и внешние.

Михаил КОТОМИН. Книжная история опущена, как и почти всё сегодня в России, в пространство бизнеса и цифр. Хорошо, если говорить бизнес-языком, то есть всего две формулы выражения своей позиции — профсоюз или стачка, раз уж мы попали в такие жёсткие капиталистические условия. Если же говорить о книге, как о целой коммуникации, как о древнейшей форме человеческого общения, то ситуация выглядит несколько сложнее. Сейчас в книгах победили и пользуются "репутацией", рождавшейся веками, сугубые дельцы, которым на руку сыграла волна дефицита конца восьмидесятых. Появились концерны, которые использовали инерцию дефицита, потому что можно было продать миллионным тиражом "Трёх мушкетёров", Пикуля, тогда ещё можно было продать большим тиражом Бродского. И все девяностые эти ребята занимались восполнением дефицита. Книгоиздание утратило идею креативности, работы с автором. Это была просто экономическая процедура. Независимые, которые тогда возникли, были настолько рады возможности напрямую напечатать книгу, что об этом не думали. Часть независимых застали свой кусочек дефицита — "Лимбус-пресс" издал гигантским тиражом трёхтомник Довлатова, мы умудрились продать 150 тысяч "Венеры в мехах" Захер-Мазоха. Все девяностые работала инерция дефицита, которая позволяла получать мегаприбыли, построить сети распространения. К началу нулевых энергия дефицита пошла на убыль, всё было издано. А деньги просто осели в капитализации компаний.

Концерны поняли, что невозможно переиздавать те книги, что придуманы раньше и нужно перекупать те книги, что зародились в девяностые. Тогда была относительно свободная система распространения, не было закрытых сетей, "фаланстеров" было около десяти, худо-бедно авторы могли дебютировать. Появились писатели, которые и сегодня на слуху. Если посмотреть социоэкономическим взглядом на биографию той же Улицкой. Начинала в толстых журналах, получила имя, потом её издавал "Вагриус" пятитысячниками, сейчас "Эксмо" дико гордится, что подняли её тиражи до ста тысяч. Честь и хвала, но появилась-то она на ином поле. Если сравнить литературу с нефтью, что иногда делают концерны, то обязательно нужна геологическая разведка. Нужна живая работа, чтобы автор мог издать первую книгу, неудачную, вторую, иметь хоть какой–то диалог. Сейчас таких возможностей нет. Последний премиальный цикл говорит о том, что никаких новых имён не введено — все имена, которые появились примерно с 1998 года по 2005-й годы, закуплены крупными сетями. Мы медленно, но верно идём к ситуации книжного мира страны третьего мира. То есть у нас будет продаваться и издаваться только то, что заведомо является бестселлером. Новой русской литературы не будет.

И даже наша идея с забастовкой утыкается в то, что и без всякой забастовки "Лимбус-пресс" за последний год не издал никаких текстов самотёком, в основном это грантовые книги, "Вагриус" разгромлен, Ольга Морозова издаёт на свою зарплату три книги в год. Если представить себе, что нет нас и "Фаланстера", то можно представить мир, в который мы попадаем. В литературных премиях будут конкурировать Иличевский, Пелевин, Зайончковский — тридцать имён. В книжных магазинах где-то на задах можно будет найти книгу, изданную в предыдущую культурную эпоху.

Возможный ход — это бойкот больших сетей. Полезную роль может сыграть идея дефицита, необходимость искать "свою" книгу. Самое опасное в риторике крупных сетей состоит в том, что "всё происходит, как происходит, открыли сто новых магазинов". При этом поговорите с любым читателем из провинции — в магазинах там лежит линейка обязательного набора. Необходим какой-то регулятор всей этой цепочки. Потому что мы занимаемся не бизнесом, а осуществлением коммуникации. Автор пишет книгу не потому, что создаёт бестселлер, а потому, что у него есть высказывание. Издатель пытается донести авторский мессидж, усилить, в магазинах книгу пытаются выставить согласно её содержанию, а не согласно формальному набору крупных сетей — тираж, цена, формат, серия и.т.д.

Если эта коммуникация будет полностью разорвана, нас ждёт реальный мир Рэя Брэдбери. Будем вовремя получать русифицированные версии тех проектов, которые придуманы западными издателями.

По поводу забастовки наш друг, режиссёр Сергей Лобан, который находится в той же ситуации в кино, резонно заметил, что любая забастовка должна вести к какому-то требованию. Да, "Фаланстер" может месяц продавать только старые книги — и все убедятся сколько хороших старых книг лежит на складах. Да, "Ad Marginem" может ничего не издавать месяц — это вообще ничего не изменит, потому что многие наши коллеги ничего уже больше года не издают, и никто этого не заметил. Или издают в два раза меньше, мизерными тиражами. В этом плане издателям проще, но вопрос что делать остаётся.

Проблема обозначена, рабочая версия — забастовка. Но мы натолкнулись на то, что мы можем это сделать, но у нас нет того, что называется "слоган, под который можно подписаться".

Борис КУПРИЯНОВ. Касательно электронных книг и Интернета, как возможного выхода. В США больше всего продано "читалок" и электронных книг. За год они увеличили продажи с 4% до 5%. Мы положительно относимся к электронным книгам, ратуем за них. Было бы замечательно, если бы в России массово появились "читалки", это возможность новой коммуникации, но пока это смешные цифры. И поверьте, смешные цифры будут ещё лет десять. Касательно продаж в Интернете — это "отличная" история. Россия — единственная страна мира, где книги в Интернете стоят дороже, чем книги в магазине.

"Фаланстер" занимается рассылкой книг. Чтобы послать любую книгу, мы закладываем сто рублей на почтовые расходы, и очень часто не попадаем. А сто рублей большие деньги, которые совершенно не оправданы. Потом не стоит забывать, сколько процентов в России имеют Интернет. Сейчас постоянно говорится, что россияне стали активно ездить за границу. Реальный процент россиян, имеющих загранпаспорт, невелик. А сколько имеют Интернет?

Михаил КОТОМИН. Россия — одна из немногих стран, которая не может заказать книгу на Amazon.com. Количество не доставленных посылок (а Amazon должен пересылать по новой) сделало деятельность здесь экономически нерентабельной. "Почта России" теряла почти половину посылок.

Было бы здорово, если бы Интернет закрывал многие проблемы, но он в любом случае не решает главный издательский вопрос: кто будет придумывать новые книги, как будут рождаться новые тексты. Или мы будем только скачивать Пушкина. Ни одно крупное издательство не сделало старт, они готовы продавать только то, что уже является товаром. Но для того, чтобы книга стала товаром — у неё очень долгая история: родиться в голове у автора, стать рукописью, быть изданной маленьким тиражом.

Тем более в России, в отличие от Европы, нет минимального количества продаваемых копий, когда, например, две тысячи экземпляров обязательно продадутся, остальное — риск издателя. У нас риск — начинается с одной копии. Из-за того, что победила чистая экономика. И где хоть одно новое имя, кроме жанровой литературы, что пришло к нам из компаний, со складами, логистикой и гигантскими деньгами на рекламу.

Та же проблема отсутствия новых магазинов а-ля "Фаланстер". К нам приезжал наш друг, немецкий издатель. Были в "Фаланстере", общались. Когда ему сказали цену аренды…

Борис КУПРИЯНОВ. Это секрет...

Михаил КОТОМИН. Это секрет с тремя нулями в евро, наш гость просто потерял дар речи. В его мире это стоит совсем иных денег. В России книга целиком спущена на экономические рельсы. Прогрессистская идея, которая питала всех в девяностые: бизнес сначала заработает мегаприбыль, потом станет более вменяемым, наденет другие пиджаки, начнёт вкладываться в культурные институции — это полная иллюзия. До сих пор существует только идея мегаприбыли, и эта идея реализуется в том, посредник страдать не должен. Производитель как-то сам выкрутиться, а дистрибьютер должен получать те деньги, к которым он привык. Отсюда неоправданная возгонка цен на рынке.

Борис КУПРИЯНОВ. Самое интересное, что непосредственно напечатать книгу в прошлом, кризисном году стало дешевле. Однако книга подорожала. Как это можно объяснить логически…

Михаил КОТОМИН. "Ad Marginem" — одно из последних издательств, что не ушли на гранты и в молчание. Мы имеем пять точек гарантированной продажи. Остальные точки готовы взять книгу, но они не вернут денег. Или вернут через год. Получается субсидирование сетей. Отсюда дикое падение тиража и рост себестоимости.

Наши долгие плачи направлены на то, хочется донести — существующая ситуация на книжном рынке это не спор хозяйственных субъектов, но вопрос выживания разных подходов к книге. Один — русификация западного контента; второй — живой процесс книгоиздания. И второй находится под дикой угрозой. Нас ждут времена нового самиздата.

Ещё в восемнадцатом веке Ломоносов мог получить пару книг с рыбными обозами; сейчас вместо рыбных обозов ездят фургоны с надписью "Книги", но я не могу себе представить Ломоносова, который вырастет на этих поставках, или что это будет за "Ломоносов"…

Источник: газета «Завтра» [2]