Об известных писателях, безымянном читателе и интернационализме

Опубликовано 27 января 2010 —
Об известных писателях, безымянном читателе и интернационализме

Беседовали Анастасия Аскоченская и Юлия Дорогова

Андрей Бинев — известный журналист, педагог и муровец в одном лице. В этом году выходит сразу 8 его книг, в большой степени автобиографических. По крайней мере, их сюжеты — реальные истории, произошедшие с реальными людьми на просторах шестой части Земли — Советского союза. О нашем недавнем прошлом, о своих кумирах и истинных ценностях бытия писатель рассказал в интервью редакции сайта www.olmamedia.ru:

 

— Принято считать, что российские писатели все поголовно вышли из гоголевской «Шинели». Откуда «вышли» вы, встречи с какими произведениями оказали на вас действительно большое влияние?

— Я мало встречал людей, которые меня в этом поддерживали, но я считаю одним из величайших писателей России Бориса Пастернака и его роман «Доктор Живаго».  Юрий Живаго — это необыкновенно добропорядочный, цивилизованный и талантливый  человек, достойный спокойной, уравновешенной жизни. Но мерзость революционного мира выжала из него все жизненные соки, оставив каким-то чудом в его тетрадях лишь изящную тайну его «пастернаковского» поэтического творчества.  Собственно, Пастернак, так или иначе, повторил, в некотором смысле, судьбу доктора Живаго.

Может быть это покажется парадоксальным, но я считаю, что в поэме Венечки Ерофеева «Москва-Петушки» заложена та же супер-идея. Там главный герой так же достоин жизни, но, в отличие от героя Пастернака, его жизнь не выжала, а буквально накачала. Все те крепкие напитки, все те коктейли, которые герой выпивает по дороге в Петушки в компании потерянных людей и которые он столь забавно «рецептирует», — это боль, куда большая, нежели вся алкогольная зависимость целой  России! Был такой случай, когда в компании мало знакомых между собой людей, вынужденных вместе коротать время за границей, оказалась всего одна книга — «Москва-Петушки», и я предложил почитать ее вслух. В результате — все слушали, не отвлекаясь, до последней страницы. А перед тем морщились – что, мол, за литература такая! Литература! И еще какая литература!

И, конечно, Достоевский. Причем, этот гений до конца, до последнего своего часа,  так и не осознавал, что представляет собой на самом деле для России. А ведь он — скрытое нутро, печальная «подкорка» и русского и нерусского  человека. Мне кажется, что Солженицын «шел» к Достоевскому, находясь стилистически между ним и Толстым. Кажется, сам Александр Исаевич сказал: «Книга — это поступок». Так вот книги Достоевского — это поступки. Например, «Бесов» хоть сегодня можно открывать и читать с любой страницы. И все будет актуально. И все те же бесы, которые находятся на все тех же местах, где они и хотели быть. Мой герой «Вируса подлости» Столетов недаром рассуждает о Достоевском. Потому что он настоящий бес, который прикрывается благовидными действиями – спасает главного героя. Но какой ценой? — Ценой самоубийства сына человека, которого он стремится спасти. И Столетов подводит под это самооправдание, мол, это наркоман, который все равно умрет от «дури», ему нет места среди нормальных людей. Легкая и «безобидная» жертва, на которую всегда были способны многие наши «мыслители», революционеры, политики, а ныне чиновники. Человек – ничто, Идея – всё! За этой идеей и пропадает то главное, во имя чего она должна существовать. Но такова наша история, которая делается и сегодня.

Но я отвлекся. Моим литературным кумиром был и остается и Иван Бунин, произведения которого потрясали меня свой идеальной формой, свой нравственной глубиной и даже, в этом смысле, бескомпромиссностью.

— Вы много лет проработали в МУРе. Каков был уголовный розыск вашего времени?

— Я был направлен в МУР после Педагогического института им. Ленина. Думал, что проработаю три года (как полагалось по распределению), а получилось — 10 лет. Я не уходил потому, что мне нравилась эта работа. В ней было жесткое, мужское начало. Была и своя «полицейская» романтика, а это тогда чего-то стоило! Кроме того, я понимал, что мне нужен жизненный опыт, которого здесь обнаружилось в избытке. Это было время порядочных людей, я был в их окружении и многое понял, благодаря именно им. Например, мы не вступали в партию, упирались до конца.  Партийным был только начальник отдела, который собирал нас и кричал: «Я один должен заседать с этими дураками!», — имея ввиду других начальников отделов, которых набирали только при условии членства в КП.

Со мной служил в угрозыске один бывший  моряк, офицер Северного флота, настолько решительно настроенный, что когда в отделение чекисты доставляли диссидентов, чтобы спрятать их на некоторое время от родных и друзей, он их тайком выводил через черный ход и отпускал, потому что законных «милицейских» оснований держать их не было.  Мне также  пришлось поступить дважды. Страшно было, но видеть, что с ним сделают потом, было еще страшнее.  Уволить этого бывшего моряка  не могли, но унизили, переведя в вытрезвитель начальником службы профилактики. «Единственно, чему я там научился, — смеялся он, — я за секунду могу раздеть человек до абсолютно обнаженного состояния. Он не успеет вымолвить даже свое имя». И еще он был прекрасным художником. Жаль , что у меня загадочно пропала подаренная им картина, которую он когда-то написал на куске оргалита. Мне до сих пор необыкновенно больно. Ведь это была его рука, талантливая и честная.

Из Отдела убийств, в который я попал после института, вышло все руководство МУРа, потому что туда брали людей с особыми способностями. Очень многих набирали из гуманитарных вузов для поднятия интеллекта организации, но и выходцы из специальных ведомственных учреждений были люди особенные. Офицерская честь в те годы была главным качеством у нас. Каждый был личность. В это сейчас трудно поверить, но это так. Я помню их лица, их имена, их привычки, характеры.  Остались единицы, буквально несколько человек, теперь уже очень немолодых. Мы редко созваниваемся, иногда видимся, очень ценим друг друга. Это искренние и честные офицеры. Кое-кто из них погиб, умер, сильно состарился (из тех, кто был старше нас всех). Но для меня они все те же. Именно из-за них я все никак не мог решиться уйти. Думал — как же, я уйду, а они останутся!  Но так вышло…. Будто холодным ветром всех нас разнесло.

Прочесть интервью полностью можно на сайте издательства "ОЛМА Медиа Групп"

 

map1map2map3map4map5map6map7map8map9map10map11map12map13map14map15map16map17map18map19map20map21map22map23map24map25map26map27map28map29map30map31map32map33map34map35map36map37map38map39map40map41map42map43map44map45map46map47map48map49map50map51map52map53map54map55map56map57map58map59map60map61map62map63map64map65map66map67map68map69map70map71map72map73map74map75map76